Океанские рыбалки

Александр Ляшко

 

На судне в рейсе не так много занятий, способных хоть на короткое время вытащить моряка из рутины однообразных будней долгих морских переходов, отвлечь от грустных мыслей о далеком доме, подарить редкую радость настоящего азарта мужской борьбы с сильным соперником. Конечно же, речь здесь пойдет об океанских рыбалках, коих, в бытность мою судовым врачом, было великое множество. О наиболее ярких из них я и расскажу. Большинство приходится на первые годы моего плавания, когда было еще в расцвете Черноморское морское пароходство, сотни торговых судов которого одновременно бороздили в разных направлениях воды мирового океана, а одесская газета «Моряк» давала еженедельную сводку о местоположении этих судов в портах мира, сообщая семьям о местонахождении их кормильцев, формируя, тем самым, уверенность в благополучном возвращении их на родину. Благословенные времена заботы государства о моряках и их семьях! Увы, они растворились в непредсказуемом времени, навсегда канули в Лету, став достоянием не такой уж и давней истории. Впрочем, речь здесь пойдет о другом.

 

1.

 

Одна из самых ярких в жизни рыбалок состоялась, по воле случая, в одном из моих первых рейсов – чуть ли не в первом. Весной 1988 года на сухогрузе «N» мы отправились через Суэцкий канал в Индию с грузом карбамида. На выходе из Красного моря, в Баб-эль-Мандебском проливе, капитан решил сыграть шлюпочную тревогу, попутно согласовав со стармехом работы по профилактике главного двигателя. Капитан об этом известил радиограммой пароходство и получил добро (в советские годы с незапланированными остановками было строго – их нужно было обязательно обосновывать и согласовывать). Таким образом, в распоряжении экипажа оказалось (за вычетом незначительного времени) почти три часа чистой рыбалки в одном из самых богатых рыбой коралловых рифов мирового океана. А уж капитан – опытный рыбак – знал эти уловистые места, как никто другой. Все они были помечены секретными значками на его карте. Да и поводом для нашей остановки, признаться, и стала эта банальная по сути причина – а именно страстная любовь капитана к морской рыбалке… Накануне на судне царил невероятный ажиотаж, он буквально носился в воздухе, был ощутим физически. Моряки в свободное от вахт и работ время готовили свои их снасти, оснащали мощнейшими лесами и острозаточенными крючками. Наиболее впечатляющими оказались снасти убеленного сединами боцмана Михалыча: на больших, размером с колесо горбатого «Запорожца» бобинах, была туго намотана прозрачная полутора-миллиметровая леска, чем-то напоминавшая мощную бычью жилу, на конце секретным узлом были мастерски привязаны огромные акульи крючки. На издевательские замечания молодых моряков, что эти снасти, наверное, предназначены для ловли китов, боцман никак не реагировал, лишь снисходительно улыбался: «Ну что с них возьмешь?! Неопытные салаги»…

 

Наконец наступило время «Ч»: около 9 утра, сразу же после завтрака, мы бросили якорь в заветной точке. Тут же корму облепили все свободные от вахты моряки, за исключением вахты штурмана и рулевого матроса на капитанском мостике и вахты механика и моториста в машинном отделении. Все работы по судну распоряжением капитана были отложены на три часа. Перед экипажем была поставлена следующая задача: поймать как можно больше свежей рыбы за отведенное нам время, заполнить ею морозильную камеру артелки, обеспечив тем самым экипаж свежей рыбой на все время плавания. А оно составляло, по самым скромным подсчетам, никак не меньше полугода. Повар вынес на корму кастрюлю с заранее подготовленной наживкой – размороженных, нарезанных полосками кальмаров, и ловля началась. Со слов боцмана я знал, что помимо обычного морского окуня в этих местах водится группер – гигантский морской окунь, завсегдатай коралловых рифов, в самую гущу которых мы аккуратно и опустили наш якорь. Средний вес окуня – 5-10 килограмм, но нередко встречаются экземпляры в 30, 40, 50 и даже 70 килограмм. Нередки поимки в этом месте и рифовых акул, которые, впрочем, чаще откусывают лесу с попавшейся на крючок рыбой своими острыми, как зубья пилы, зубами, чем оказываются на борту. Этим и объясняется необыкновенная мощность боцманских снастей. В моем распоряжении была в тот момент лишь скромная снасть, состоявшая из невской катушки, оснащенной лесой ноль-восьмого диаметра, да металлического спиннингового удилища, на которое я с успехом ловил на Днепре щук да лещей. Снасть, нужно признать, для местных условий вовсе не подходящая, но делать нечего – другой просто не было. Да и ту я захватил на борт, скорее, случайно. Я нацепил на уловистый японский крючок с зазубринами на цевье кусок кальмара и отправил наживку за борт. Глубины в этом месте были около тридцати метров и, пока наживка опускалась на дно, я осмотрелся вокруг. Солнце уже стояло довольно высоко и, хоть было погружено в плотную золотисто-розовую дымку, свидетельствовавшую о близости Аравийской пустыни, пекло нещадно. Мы были в одном из самых жарких районов мира, в центре тропиков. Липкий соленый влажный воздух вокруг, вкупе с температурой под сорок, создавал ощущение огромной тяжелой парилки, в которой тебе не хватает воздуха, а все движения становятся медленными, как в замедленной съемке. Создавало и усиливало это ощущение, видимо, еще и то, что мы только что вышли на палубу из приятной атмосферы прохлады, создаваемой бортовым кондиционером. Но рыбацкий азарт вмиг поборол этот дискомфорт. Тем более, что кто-то рядом уже тянул что-то большое, медленно перебирая толстую лесу руками. И вот уже на палубе заплескались первые серебристо-розовые туши больших морских окуней. Повезло и мне. Не успел я поиграть насадкой у самого дна, как на удилище навалилась солидная тяжесть, я резко подсек и после пятиминутной борьбы поднял на борт красавца-окуня весом не менее пяти-шести килограмм. И пошло-поехало. Поклевки следовали одна за другой. На корме быстро росла груда окуней, судовой повар не успевал наполнять рыбой ящики и относить их в морозильную камеру артелки. Вдруг я услышал веселый крик боцмана, грузного, загорелого, в белой развевающейся косынке на голове похожего на решительного пирата, находящегося в самой гуще кровавого сражения. Он, крепко ухватившись за лесу, тащил к себе что-то огромное, время от времени страшными рывками сдвигавшее его с места и прижимавшее к борту. Наконец боцман не выдержал неимоверного напряжения борьбы и, чувствуя, что силы на исходе, исхитрился набросить толстую, как канат лесу, на кнехт и, включив его электрический привод, начал осторожно наматывать на него снасть. Вскоре на поверхности показалась спина большой акулы. Она билась, вздымая белые буруны, и, вращаясь вокруг своей оси, показывала свое белое брюхо. «Белая акула!.. Вот это махина!..», - послышались возгласы бывалых моряков. Огромная пасть с пилорамой острых треугольных зубов звонко и грозно щелкала. Все, оставив свои снасти, бросились к борту, затаив дыхание наблюдая за развернувшейся перед ними картиной грозного зрелища. Поднять огромную рыбину на борт не было никакой возможности – слишком она велика. Большой подсак на толстой веревке, которым обычно на борт поднимались наиболее крупные экземпляры, по сравнению с акулой выглядел маленьким сачком для бабочек. Наконец, боцман, что-то, видимо, смекнув, снова включил привод кнехта. Огромная голова рыбы приподнялась, и леса под ее весом с громоподобным выстрелом лопнула у самого крючка. Все облегченно вздохнули. Боцман же, после последовавшего вслед за этой сценой секундного замешательства, уверенно заверил всех в том, что акула (тому свидетель – его многолетний опыт) очень быстро избавится от крючка… И рыбалка продолжилась. Время от времени я, поднимая рыбу, замечал мелькавшую у самой поверхности тень, на крючке при этом оставалась лишь одна голова большого окуня, виртуозно обкусанного акулой. Рыбалка близилась к завершению, уже было привязано больше десятка крючков взамен оторванных, откушенных и разогнутых, когда на мою удочку клюнуло что-то действительно очень крупное. Я вдруг ощутил на конце лесы, там, в искрящейся глубине, такую непреодолимую, чудовищную тяжесть, что сразу понял – ей сопротивляться бесполезно. Я пытался остановить лесу, но это было невозможно. Рыба с чудовищной силой тянула и тянула вниз. Наконец, чтобы сохранить хотя бы часть снасти, я взял и обрезал ее… Когда рыбалка завершилась, мы подвели итоги. Повар перенес в артелку более 400 килограмм отменных морских окуней, несколько 30-килограммовых групперов. Этой рыбы нам хватило почти на весь рейс. Ну а в тот день, понятное, дело повар нас угощал вкуснейшей наваристой юшкой и жареной в кляре сочной рыбкой…

 

Эта история имела, правда, трагикомический финал. Перед отходом, во время поднятия якоря, последний прочно зацепился за многометровые рифы и был утерян. Этот инцидент обрушился головной болью на голову капитана и комсостава. Весь экипаж обсуждал сложившуюся ситуацию, гадая, каким образом капитан выйдет из нее. Потеря якоря в те времена считалась серьезным происшествием, за которое в пароходстве по голове не погладят. Капитан вышел из ситуации, по-моему, блестяще и с чисто одесским юмором, проявив при этом незаурядную смекалку. Он вызвал к себе старпома и о чем-то с ним долго совещался. Старпом, в свою очередь, вызвал к себе боцмана и дал ему кое-какие указания. Буквально в тот же день место потерянного якоря на якорной цепи занял запасной, снятый из креплений на корме. А уже через несколько дней на корме, на месте запасного красовался новенький, выкрашенный черной краской якорь, точь-в-точь напоминавший запасной. Его под чутким руководством боцмана исполнил с непередаваемым мастерством матрос-плотник. Якорь этот был деревянным…

 

2.

 

Лето 1996 года. Наш старичок-сухогруз «Капитан Каминский», один из последних долгожителей ЧМП, чудом оставшийся доживать свой век в умирающем пароходстве, тяжелогруженный рисом, с трудом пришкандыбал из Таиланда в нигерийский порт Лагос. После сложной, а на финальной стадии по-настоящему драматичной выгрузки (судно покидало порт под дулами автоматчиков нигерийской армии, окружившими, со служебными собаками, причал плотным кольцом, чтобы не допустить проникновения на борт нелегальных эмигрантов в Европу: по округе пронесся слух, что судно идет на Францию), мы в спешном порядке вышли в территориальные воды Нигерии. Капитан в ожидании нового плана-задания положил судно в дрейф. Вот здесь-то, в богатых рыбой водах Гвинейского залива и произошла та, запомнившаяся на всю жизнь, ночная рыбалка. Почему ночная? Причина проста: мы легли в дрейф уже под вечер и судну, в ожидании сообщения о новом рейсе, предстояло провести ночь в одном из самых пиратских районов Атлантики. Капитан, в связи с этим, выставил на открытой палубе в разных частях судна вахты бдительности, а моряки, понятное дело, решили, чтобы не заснуть, поразвлечься рыбалкой. Мне выпало дежурить на корме с Мишей Колоскером – третьим механиком, моим лучшим другом и непревзойденным морским рыбаком, досконально знавшим тонкости рыбной ловли в самых разных районах мирового океана. Перво-наперво Мишаня сообщил мне, что в этом месте и в это время в верхних слоях воды скапливается большое количество хищника – пиламиды, макрели, тунца, и потому наши снасти должны быть легкими и надежными, с обязательными металлическими поводками, чтобы избежать потери добычи и крючков. Мы разработали план ловли: начинаем с насадки кусков заранее заготовленной размороженной рыбы, затем переходим на свежую, желательно в виде живца. На него падок и тунец, и золотая макрель – главный объект нашей рыбалки. В этот день небо было обложено низкими свинцовыми тучами. Быстро темнело под нудный моросящий тропический дождик. И вот уже со всех сторон на судно навалилась плотная черная тропическая ночь. Ни огонька вдали, ни проблеска звезды на сплошь накрытом низкой облачностью небе. Вокруг – непроницаемая тьма. Душно, слякотно и зябко. Трёхбалльная волна равномерно и усыпляюще с шумом постукивает в левый борт. Даже пиратам, похоже, неуютно выходить на свой промысел в такую тоскливую погоду… Опустили за борт «люстру» - мощную лампу с отражателем на длинном кабеле. Максимально приблизили ее к поверхности воды так, чтобы ее не заливало волной и, в то же время, под ней было достаточно плотное пятно света, под которым обычно собирается мелкая рыба – а значит, подходит и хищник. Немного постояли у борта, наблюдая за тем, что происходит там в искрящейся пучками света прозрачно-зеленоватой воде. Вскоре по периферии светового пятна, в его неяркой, затененной части замелькали белые светящиеся стрелы. Это подошли на свет мелкие кальмары. За ними появились и темноспинные летучие рыбы с длинными, как у птиц, острыми крыльями грудных плавников. Они застывали на месте в самой яркой части пятна света и были похожи в этот момент на огромных серебристых бабочек. Замелькали темные узкие тени мелкой скумбрии и ставриды. Наконец, на дальней периферии пятна, на самой границе приглушенного света и густой тени, стали доноситься мощные всплески собравшейся на охоту крупной рыбы. Подошло время забрасывать снасти. Миша нацепил на уловистый японский крючок хвост ставриды и, раскрутив лесу, как пращу, запустил снасть далеко за борт, пытаясь попасть в область полутени (по опыту – именно там обычно собиралась самая крупная рыба). Особенностью снасти было отсутствие грузила, и выполнить точный заброс, казалось, - дело не простое. Но у него, опытного рыбака, это получилось с первого раза. Он несколько раз, пока наживка медленно тонула, поддернул лесу рукой, и тут же вдалеке раздался мощный всплеск, толстая леса натянулась и зазвенела в руках и, если бы не рабочие перчатки на них, не обойтись без глубоких порезов. Но опыт предвидит и обходит многие проблемы. Вскоре у борта под люстрой забилось вытянутое серебристое тело большой рыбины. Я опустил сетку-подсак, и Миша аккуратно завел в нее хищника. Пойманная рыба оказалась атлантической пиламидой (наиболее крупная разновидность скумбрии) и была никак не меньше шести килограмм… Вскоре и на моей снасти мощно заходило кругами нечто большое, и после пятиминутной борьбы под люстрой всплыла удивительно красивая золотая макрель (дорадо или корифена - другие известные ее названия в различных тропических и субтропических районах мира). Ее сверкающая зеленовато-золотистая чешуя переливалось перламутровыми и розовыми пятнами по всей длине узкого, приплюснутого с боков тела. Рыба извивалась темной синеватой спиной, трясла из стороны в сторону большой крутолобой головой, пытаясь освободиться от впившегося в угол мясистого рта крючка. Узкий серповидный хвост мощно и быстро колотил по поверхности воды, взбивая белую, фосфоресцирующую в ярком свете лампы пену, пока я пытался подвести под рыбу крупноячеистую сетку подсака. Наконец на скользкой влажной поверхности палубы мощно забилось ее прекрасное удлиненное тело. Вскоре, однако, рыба затихла и мелко затрепетала, как бы пронзенная волнами судорог, и постепенно ни с чем не сравнимый золотисто-розовый цвет ее чешуи на глазах начал гаснуть, вначале став серебристым, а, затем превратился в мозаику грязно-серых пятен смерти… Развернувшаяся перед моими глазами величественная и трагическая картина была до того неожиданна быстротой своих метаморфоз, что я долго стоял, потрясенный увиденным, забыв обо всем на свете – о рыбалке, о том, где я в данный момент нахожусь. Вообще обо всем! И, похоже, именно тогда меня по-новому поразила посещавшая с детства мысль о смерти: я вдруг впервые по-настоящему ощутил ее сиюминутность, обыденность и неотвратимость… Рыбалка, однако, продолжалась. Миша один за другим подводил к борту очередной трофей, и мне ничего другого не оставалось, как опускать и поднимать по его просьбе сетку подсака. Вскоре мной опять завладел рыбацкий азарт: заботы житейские, отогнав куда-то глубоко в подсознание грустные мысли о смерти, как и положено быть – вернули меня в реальность. Да и запас рыбы был крайне необходим экипажу – в Лагосе мы так и не смогли заказать качественных продуктов, хотя мне, как судовому врачу, пришлось несколько раз съездить с местным шипшандлером за ними на базар (грязь и антисанитария там оказались такими, что я наотрез отказался от заказа рыбы и птицы из кишащего крысами склада-холодильника). Наша рыбалка продолжалась до самого рассвета. Утром Леня, наш повар – грузный, добродушный гигант огромной физической силы (он запросто сгибал пополам пятикопеечную монету своими большими и толстыми, как сосиски, пальцами) отнес ящики с пеламидой, макрелью и тунцом в холодильник артелки. Свежей рыбой на переход до Европы мы были обеспечены. Тем же вечером и Миша проявил свои незаурядные кулинарные способности – запек с сыром и лимоном давно обещанную золотую макрель. Это было не блюдо, а ни с чем не сравнимое чудо!..