Герои Дебальцево: два года спустя…

 

«Все подробности событий в Дебальцево рассекретят минимум лет через десять–пятнадцать…» — эти слова одного из офицеров третьего полка спецназначения будто ножом прорезали и мысли, и чувства. И  построение полка утром 16 февраля  для почтения памяти тех, кто не вернулся, и солидарности с теми, кто жив, но не в строю, заставило обратиться к событиям двухлетней давности. Вкратце.

                                                        

Что сие было?

«Плановый организованный отход» — так сообщали стране почти все средства массовой информации. И лишь сообщения в социальных сетях утверждали обратное — вплоть до «Иловайска –2». Согласно канонической версии, 18 февраля началась тактическая операция по освобождению «горловины» вероятного котла, в которой участвовали десантники 79–й и 95–й бригад, усиленные группами спецназа. С учётом блокады боевиками основной магистрали Е40 «Дебальцево — Бахмут», отходить решили по второстепенной в районе посёлка Нижнее Лозовое. Завязалась артиллерийская дуэль, но «ворота» таки откупорили. Одновременно командование сектора «С» дало распоряжение минимизировать «обоз» — то есть взорвать всю неисправную технику и уничтожить имущество, которое невозможно взять с собой. Масштабы до сих  пор не подсчитаны: ДНР рапортовала о 80 танках, сотне БТР и БМП, 15 реактивных установках типа «Град» и около 500 тоннах артбоезапаса. Преувеличивать они умеют, однако наши бойцы сообщали о максимальном уничтожении того, что было проблемным.

Из «котла» выходили 128–я горно–пехотная бригада и несколько батальонов. По некоторым данным, комбриг «горной пехоты» Сергей Шаптала договорился с противником о «коридоре», однако противник таки устроил «мини–Иловайск», расстреливая колонну из противотанковых ракетных комплексов. Пришлось прорываться, огрызаясь огнём в ответ. По другим же данным, штаб АТО приказал вслед за грузовиками с личным составом и имуществом по максимуму вытянуть бронетехнику, на овладение которой надеялись боевики.

Выход проводился тремя колоннами, о чём неоднократно рассказывал президент Петр Порошенко. В течение дня вышли 128–я бригада, часть 30 –й механизированной, 25–й и 40–й батальоны теробороны, части Нацгвардии, милиции и спецназа. Увы, часть войск отходила без прикрытия, ибо десантники и спецназ сдерживали «горловину» от закрытия. Колонна же техники попала под расстрел танками боевиков. Потерявшие технику бойцы выходили мелкими группами. Увы, это удалось не всем… Официальные данные сообщают о 22 погибших, 83 пропавших без вести и нескольких десятках раненых. Волонтёры же утверждают о сотнях погибших и не меньшем количестве пропавших без вести. Истина где–то посередине.

    

Кировоградский счёт

 — Мы сопровождали колонну, вывозящую погибших и раненых, — рассказал после траурного построения боец третьего полка, тогда участвовавший  в операции, — колонна попала под обстрел из засады. Погибли  командир группы капитан Юрий Бутусов и старший сержант Виталий Федитник, получил тяжёлые ранения Вадим Довгорук, позже попали в плен Сергей Глондар и Александр Кореньков. Трое моих побратимов ( Виталий Зиноватный, Станислав Бадиченко и Александр Яремчук — авт.) пропали без вести.

Немногим позже стало известно, что пропавших без вести официально четверо(назвали Дмитрия Рубана), а статус ещё одного — Романа Рыкалова — «официально не определён». 

В эти дни  Вадим Довгорук дал интервью сайту «Цензор.Нет», в котором описал последний бой Юрия Бутусова. Довгорук рассказал о том, как погиб командир, с которым он был до последнего вздоха. Машина с ранеными, которая шла за его БТРом, благодаря этому бою сумела развернуться и спастись. 

 — Юра Бутусов был раньше моим командиром группы, но потом нас разбросало, оказались в разных группах. — вспоминал Вадим. — Спецназ 3–го полка сопровождал колонны из Бахмута в Дебальцево. Юра подошел ко мне на базе, спросил: «Вадос, пойдёшь со мной в группе? Нужны люди с опытом». Я сказал: «Командир, с тобой — пойду». Мы уважали Юру, он настоящий. У нас не было своей «брони», и нам придали бронетранспортёр 101–й бригады охраны. Нам поставили задачу охранять колонны. Противник уже был на этой дороге, она одна осталась тогда в Дебальцево. Туда и обратно мы прорвались с боем. Обстрелы были постоянные, из стрелкового оружия, и потому командир нам приказал находиться внутри БТРа, и мы шли на скорости, отвечал башенный стрелок. Это был риск, но у нас получалось. И вот нам снова поставили задачу провести конвой в Дебальцево, и снова мы прорывались под обстрелом и с боем. Мы попадали в засады раз пять или шесть. Задачу на выход новой колонны нам поставили в штабе 128–й бригады. Там два каких–то полковника дали новый маршрут на выход из Дебальцево. Не тот, по которому мы шли раньше, сказали, что противник уже всё окружил, а через город. С нами в колонне шла машина с ранеными и машина с погибшими. Нам дали БМП — Юра поставил её в замыкание. А наш БТР шел первым. Но получилось так, что этот новый маршрут, который нам дали, вёл прямо на позиции противника. «Сепары» уже зашли в Дебальцево, и мы заехали к ним. Юра приказал увеличить скорость, пулеметчик открыл огонь. По нам начали бить со всех сторон. А другие машинам благодаря этому спаслись. Главное, машина с ранеными повернула и ушла. Мы тут же получили попадания из гранатомета — в правый борт, а потом в левый борт. Я сидел рядом с командиром — и тут взрыв. 

Юра был в сознании  и скомандовал всем выбираться из машины. Он сразу понял, что не уйти. В кармане у командира была граната, для себя, последняя… Юру ранило первым взрывом, он закричал: «Ребята, вы самые лучшие, я люблю вас! Простите, если что было не так!». Тут я потерял сознание, упал на пол. Открываю глаза — а у меня руку оторвало. А командир, тяжело раненый, на моей руке целой лежит. Мой товарищ, Виталий Федитник, весь на мне лежит — он не живой уже. 

И вот открываю глаза, Юра рядом, он тоже в сознании. Говорю: «Командир, не могу пошевелиться, помоги». Юра как–то сумел подвинуться, освободил меня и показывает: «Руку мне посекло, давай ты». А я: «Ну и что ты мне показываешь, подумаешь, посекло, а у меня вообще руки нет!» И я ему показываю  — у меня руку оторвало, она в рукаве лежит, а её можно как хочешь крутить. И тут… мы как засмеялись оба! И вот сидим мы, ржём, я руку свою качаю. 

Замолчали. И тут Юра мне: «Вадос, извини, что так вышло». А я ему  — «Командир, всё нормально». Он: «Давай выбираться будем».

Да только вижу, у него–то ещё и бок весь разворочен. И осколками его буквально к броне пригвоздило. Больно ему страшно, не вырваться, пытается ползти. А кровь не остановить…. Закричал, руками не получается выбраться, так он ногами упирается, выталкивает себя! Не хотел сдаваться. И мы выпали из БТРа. Я подполз к нему — а командиру на лицо падают снежинки и не тают… 

Страшных моментов на войне у меня было много — и взрывы, и смерти. Но, наверное, самое тяжёлое — видеть, как на мне лежал погибший товарищ, и как на моих глазах умер командир, который ещё пару минут назад был живой, и говорил, что ему очень больно и жарко. А я смотрел на него и понимал, что ничем, ничем не могу ему помочь. Вот эту беспомощность я забыть не могу…

Когда вылез из БТР, было очень плохо, кружилась голова. Жгут я не мог сам наложить, но, наверное, в рану забилась одежда, и ещё сильный мороз был, минус 20 градусов, это и спасло. Я отошёл от дороги сколько мог, метров на триста. Мимо «сепары» шли — а я прикинулся мёртвым. Думал, наши пробьются, вытащат. На этом месте я пролежал четыре дня. И столько мыслей передумал…  Был сильный мороз, особенно ночью, ветер, мне греться нечем, и я лежу, удивляюсь, как так, раньше бывало, выйдешь на холод, за полчаса замёрзнешь, а тут лежу без движения не первый день, и живой. 

Рядом занимали позиции «сепарские» и российские танки. Заметно было по лицам — глаза раскосые. Один из танков стал в 15 метрах от меня и чуть ли не сутки бил по нашим позициям. А я лежал, думал, нет, не буду ползти в плен сдаваться. Если найдут, то найдут, а если замёрзну — значит такая судьба. Ел снег — больше ничего не было, да и пить хотелось. 19–го вечером, на четвёртый день, меня обнаружил случайный «сепарский» патруль из бригады «Призрак». Подошли, проверили, и не пристрелили, а оказали помощь. Потом доставили меня в госпиталь, спасли меня. Но ноги сильно обморозились. Весь госпиталь был забит ранеными «сепарами»,  врачи сделали, что могли. Но обмороженные ноги спасти не удалось, их пришлось ампутировать. Потом меня обменяли, и врачи Киевского ожогового центра вернули меня к жизни... »

Судьба же Сергея Глондаря и Александра Коренькова остаётся сложной. По словам их  жён Екатерины и Юлии, их мужья уже восемь месяцев не выходят на связь. «Мы оббили все пороги, –рассказывают девушки, — но нам везде один ответ: надо подождать ... Мы ждём уже два года ... »

Тем временем, пока выводили окружённых в Дебальцево, на других участка фронта наши войска оттягивали силы боевиков и российских войск. Под Горловкой пали смертью храбрых наши земляки Ігит Гаспарян и Вадим Харти из 57–й мотопехотной бригады.

— Ігит Гаспарян погиб от прямого попадания в блиндаж, — вспоминает его сослуживец Олег Кокуленко, — да, он мог отойти, мог перебежать в другое место. Но  он прикрывал своих ребят. Вадима Харти боевики захватили в плен, потащили в своё расположение. Но он попытался оказать сопротивление и был застрелен...

В эти же дни 15 февраля под Широкино пал смертью храбрых огнемётчик батальона «Донбасс» Евгений Тельнов. И это лишь то, что мы знаем со слов сослуживцев погибших и публикаций  коллег по перу. А сколько ещё неизвестного? Рано или поздно, но сведений станет больше. Пропавшие вернутся — надеемся, живыми. А мы, в глубоком тылу, обязаны о них помнить. Живых и погибших... Героях Дебальцево...

Максим Гуцалюк